02.02.2014
Однажды, на Кутузовском проспекте, когда еще в доме 24 работал продуктовый и рыбный магазины, а в доме 26 жили семьи умерших глав правительств СССР — Брежнева и Андропова, — у прилавка заметила старушку,которая смотрела затаенно на колбасный отдел. Скромно отвернувшись, она достала из варежки замусоленные мелкие денежки, посчитала…гримаса обреченности отразилась на сморщенном лице. Еще раз пересчитала, уже медленнее. Тихо отходила она от прилавка к выходу. Одежда ее была еще приличном состоянии; со времен распада СССР прошло не много времени. Одежда, выкинутых из жизни стариков, еще сохраняла прежнюю добротность. Они не просили милостыню. Люди не были готовы к нищенству. Психологически старики не могли перестроиться на то нищенство, на которое их толкнула безнравственность людей, захвативших власть в стране.
Это было стыдно оказаться после трудовой честной изнуряющей жизни — в подземном переходе с протянутой рукой на элитном правительственном Кутузовском проспекте. Рубикон нищенства наши старики не преодолели. Такое не могли позволить себе отверженные обществом старики. Старики тихо, без жалоб, умирали в своих квартирах. Голодная зима военного блокадного Ленинграда 1941 повторилась в мирное время, охватив всю Россию.
Жизнь была беспощадна к слабым, к детям и старикам. Им досталось больше всех. Жизнь выкинула их на обочину дороги. Сильная часть населения спешила мимо, пряча глаза от стыда. Тогда, в горбачевско-ельцинский период еще было кому-то стыдно. Сегодня — нищие — норма.
Уже на улице я догнала старуху. Сунула ей в руку деньги, чтобы хватило и на завтра на покупки. Мне было стыдно. За всех нас. За сильных. За работоспособных, спешащих, не видящих страданий стариков.
У старухи катились слёзы. Съёжившись, от зажатых в руке денег, она побрела домой, забыв про магазин и голод.
Россия, Москва, 90-е годы.
